Неточные совпадения
Не
русские слова,
А горе в них такое же,
Как в
русской песне, слышалось,
Без
берегу, без дна.
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным
берегам, возвратился в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории
русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
Он видит: Терек своенравный
Крутые роет
берега;
Пред ним парит орел державный,
Стоит олень, склонив рога;
Верблюд лежит в тени утеса,
В лугах несется конь черкеса,
И вкруг кочующих шатров
Пасутся овцы калмыков,
Вдали — кавказские громады:
К ним путь открыт. Пробилась брань
За их естественную грань,
Чрез их опасные преграды;
Брега Арагвы и Куры
Узрели
русские шатры.
— Яков Самгин один из тех матросов корабля
русской истории, которые наполняют паруса его своей энергией, дабы ускорить ход корабля к
берегам свободы и правды.
Когда наша шлюпка направилась от фрегата к
берегу, мы увидели, что из деревни бросилось бежать множество женщин и детей к горам, со всеми признаками боязни. При выходе на
берег мужчины толпой старались не подпускать наших к деревне, удерживая за руки и за полы. Но им написали по-китайски, что женщины могут быть покойны, что
русские съехали затем только, чтоб посмотреть
берег и погулять. Корейцы уже не мешали ходить, но только старались удалить наших от деревни.
Кто же будут эти старшие? Тут хитрые, неугомонные промышленники, американцы, здесь горсть
русских:
русский штык, хотя еще мирный, безобидный, гостем пока, но сверкнул уже при лучах японского солнца, на японском
берегу раздалось «Вперед!» Avis au Japon! [К сведению Японии — фр.]
Мы быстро двигались вперед мимо знакомых уже прекрасных бухт, холмов, скал, лесков. Я занялся тем же, чем и в первый раз, то есть мысленно уставлял все эти пригорки и рощи храмами, дачами, беседками и статуями, а воды залива — пароходами и чащей мачт;
берега населял европейцами: мне уж виделись дорожки парка, скачущие амазонки; а ближе к городу снились фактории,
русская, американская, английская…
Ураса. — Станционный смотритель. — Ночлег на
берегу Лены. — Перевоз. — Якутск. — Сборы в дорогу. — Меховое платье. —
Русские миссионеры. — Перевод Св. Писания на якутский язык. — Якуты, тунгусы, карагаули, чукчи. — Чиновники, купцы. — Проводы.
И теперь воды морской нет, ее делают пресною, за пять тысяч верст от
берега является блюдо свежей зелени и дичи; под экватором можно поесть
русской капусты и щей.
«Тут!» — сказали они. «Что тут?» — «Пешкьюем надо». — «Где же Лена?» — спрашиваю я. Якуты, как и смотритель, указали назад, на пески и луга. Я посмотрел на
берег: там ровно ничего. Кустов дивно, правда, между ними бродит стадо коров да два-три барана, которых я давно не видал. За Лену их недавно послано несколько для разведения между
русскими поселенцами и якутами. Еще на
берегу же стоял пастушеский шалаш из ветвей.
Русский священник в Лондоне посетил нас перед отходом из Портсмута и после обедни сказал речь, в которой остерегал от этих страхов. Он исчислил опасности, какие можем мы встретить на море, — и, напугав сначала порядком, заключил тем, что «и жизнь на
берегу кишит страхами, опасностями, огорчениями и бедами, — следовательно, мы меняем только одни беды и страхи на другие».
Отец Аввакум написал им на бумажке по-китайски, что мы,
русские, вышли на
берег погулять и трогать у них ничего не будем.
После всего этого отделилась от
берега шлюпка под
русским флагом.
Три дамы сидят-с, одна без ног слабоумная, другая без ног горбатая, а третья с ногами, да слишком уж умная, курсистка-с, в Петербург снова рвется, там на
берегах Невы права женщины
русской отыскивать.
Дерсу стал вспоминать дни своего детства, когда, кроме гольдов и удэге, других людей не было вовсе. Но вот появились китайцы, а за ними —
русские. Жить становилось с каждым годом все труднее и труднее. Потом пришли корейцы. Леса начали гореть; соболь отдалился, и всякого другого зверя стало меньше. А теперь на
берегу моря появились еще и японцы. Как дальше жить?
На заводях Кусуна мы застали старого лодочника маньчжура Хей-ба-тоу, что в переводе значит «морской старшина». Это был опытный мореход, плавающий вдоль
берегов Уссурийского края с малых лет. Отец его занимался морскими промыслами и с детства приучил сына к морю. Раньше он плавал у
берегов Южно-Уссурийского края, но в последние годы под давлением
русских перекочевал на север.
У многих
русских рек, наподобие Волги, один
берег горный, другой луговой; у Исты тоже.
В Уссурийском крае реки, горы и мысы на
берегу моря имеют различные названия. Это произошло оттого, что туземцы называют их по-своему, китайцы — по-своему, а
русские, в свою очередь, окрестили их своими именами. Поэтому, чтобы избежать путаницы, следует там, где живут китайцы, придерживаться названий китайских, там, где обитают тазы, не следует руководствоваться названиями, данными
русскими. Последние имеют место только на картах и местным жителям совершенно не известны.
На левом
берегу Имана, у подножия отдельно стоящей сопки, расположилось 4 землянки: это было
русское селение Котельное. Переселенцы только что прибыли из России и еще не успели обстроиться как следует. Мы зашли в одну мазанку и попросились переночевать. Хозяева избушки оказались очень радушными. Они стали расспрашивать нас, кто мы такие и куда идем, а потом принялись пенять на свою судьбу.
На восточном
берегу залива находится китайский поселок Ши-мынь [Ши-мынь — каменные ворота.], называемый
русскими Кошкой.
Откормив Леночку в меру пышной
русской красавицы, она
берегла ее дома до осьмнадцати лет и тогда только решила выдать замуж за поручика Красавина, человека смирного и тоже достаточного.
Именно ведь тем и хорош
русский человек, что в нем еще живет эта общая совесть и что он не потерял способности стыдиться. Вот с победным шумом грузно работает пароходная машина, впереди движущеюся дорогой развертывается громадная река, точно бесконечная лента к какому-то приводу, зеленеет строгий хвойный лес по
берегам, мелькают редкие селения, затерявшиеся на широком сибирском приволье. Хорошо. Бодро. Светло. Жизнь полна. Это счастье.
Русское селение находится в двух верстах от
берега.
[
Берег Анивы был впервые исследован и описан
русским офицером Н. В. Рудановским, одним из сподвижников Г. И. Невельского.
Бошняк пишет, между прочим, в своих записках, что, разузнавая постоянно, нет ли где-нибудь на острове поселившихся
русских, он узнал от туземцев в селении Танги следующее: лет 35 или 40 назад у восточного
берега разбилось какое-то судно, экипаж спасся, выстроил себе дом, а через несколько времени и судно; на этом судне неизвестные люди через Лаперузов пролив прошли в Татарский и здесь опять потерпели крушение близ села Мгачи, и на этот раз спасся только один человек, который называл себя Кемцем.
Годом основания Корсаковского считается 1869 год, но это справедливо лишь по отношению к нему как к пункту ссыльной колонии; на самом же деле первый
русский пост на
берегу бухты Лососей был основан в 1853-54 гг.
Они ограничивались только тем, что распускали среди айно сплетни про
русских и хвастали, что они перережут всех
русских, и стоило
русским в какой-нибудь местности основать пост, как в скорости в той же местности, но только на другом
берегу речки, появлялся японский пикет, и, при всем своем желании казаться страшными, японцы все-таки оставались мирными и милыми людьми: посылали
русским солдатам осетров, и когда те обращались к ним за неводом, то они охотно исполняли просьбу.
Не из одного ведь тщеславия, не всё ведь от одних скверных тщеславных чувств происходят
русские атеисты и
русские иезуиты, а и из боли духовной, из жажды духовной, из тоски по высшему делу, по крепкому
берегу, по родине, в которую веровать перестали, потому что никогда ее и не знали!
Откройте жаждущим и воспаленным Колумбовым спутникам
берег Нового Света, откройте
русскому человеку
русский Свет, дайте отыскать ему это золото, это сокровище, сокрытое от него в земле!
Из окна, у которого Женни приютилась с своим рабочим столиком, был если не очень хороший, то очень просторный
русский вид. Городок был раскинут по правому, высокому
берегу довольно большой, но вовсе не судоходной реки Саванки, значащейся под другим названием в числе замечательнейших притоков Оки. Лучшая улица в городе была Московская, по которой проходило курское шоссе, а потом Рядская, на которой были десятка два лавок, два трактирных заведения и цирюльня с надписью, буквально гласившею...
Тут начал он толковать с обоими перевозчиками, которые жили постоянно на
берегу в плетеном шалаше; немилосердно коверкая
русский язык, думая, что так будет понятнее, и примешивая татарские слова, спрашивал он: где бы отыскать нам червяков для уженья.
Выйдут на
берег покатый
К
русской великой реке —
Свищет кулик вороватый,
Тысячи лап на песке;
Барку ведут бечевою,
Чу, бурлаков голоса!
Ровная гладь за рекою —
Нивы, покосы, леса.
Легкой прохладою дует
С медленных, дремлющих вод…
Дедушка землю целует,
Плачет — и тихо поет…
«Дедушка! что ты роняешь
Крупные слезы, как град?..»
— Вырастешь, Саша, узнаешь!
Ты не печалься — я рад…
Невдалеке от зеркала была прибита лубочная картина: «
Русский мороз и немец», изображающая уродливейшего господина во фраке и с огромнейшим носом, и на него
русский мужик в полушубке замахивался дубиной, а внизу было подписано: «Немец,
береги свой нос, идет
русский мороз!» Все сие помещение принадлежало Макару Григорьеву Синькину, московскому оброчному подрядчику, к которому, как мы знаем, Михаил Поликарпыч препроводил своего сына…
— Видал миндал? — закричал Веткин. — Ну, так вот, на тебе,
береги на память и помни мою любовь. А теперь надевай китель и айда в собрание. Дернем во славу
русского оружия.
По сцеплению идей, с
берегов Пинеги и Вилюя я перенесся на
берега Невы и заглянул в квартиру современного
русского либерала.
— В двадцати верстах от
берега Ледовитого моря, — рассказывали Гарбер и Шютце, — при впадении западного рукава Лены, была метеорологическая
русская станция Сагастир, где по временам жили доктор Бунге и астроном Вагнер, с двумя казаками и тремя солдатами, для метеорологических наблюдений.
Из крепости Новиков вышел дряхлым, больным стариком.] оба приятеля до того пленились красноречивыми письмами неизвестной барышни с
берегов реки Белой из Башкирии, что присылали ей все замечательные сочинения в
русской литературе, какие тогда появлялись, что очень много способствовало ее образованию.
— Их пять братьев, — рассказывал лазутчик на своем ломаном полурусском языке: — вот уж это третьего брата
русские бьют, только два остались; он джигит, очень джигит, — говорил лазутчик, указывая на чеченца. — Когда убили Ахмед-хана (так звали убитого абрека), он на той стороне в камышах сидел; он всё видел: как его в каюк клали и как на
берег привезли. Он до ночи сидел; хотел старика застрелить, да другие не пустили.
Он услыхал звуки
русского говора, услыхал быстрое и равномерное течение Терека, и шага через два перед ним открылась коричневая продвигающаяся поверхность реки, с бурым мокрым песком на
берегах и отмелях, дальняя степь, вышка кордона, отделявшаяся над водой, оседланная лошадь, в треноге ходившая по тернам, и горы.
Гражданин Минин принимал все с равной ласкою, благодарил всех именем Нижнего Новгорода и всей земли
русской, и хотя несколько сот рабочих людей переносили беспрестанно эти дары в приготовленные для сего кладовые на
берегу Волги, но число их, казалось, нимало не уменьшалось.
Славный Моро [Моро Жан Виктор (1761–1813) — французский полководец, сражался под началом Наполеона; после конфликта с ним уехал в 1805 г. в Америку; восемь лет спустя вернулся в Европу и в мундире
русского генерала воевал против наполеоновской армии.], поспешая с
берегов Миссисипи на помощь Европе, восставшей против своего победителя, не мог проехать мимо уженья трески, не посвятив ему нескольких часов, драгоценных для ожидавшего его вооруженного мира, — так страстно любил он эту охоту!
Это озеро находится в тридцати верстах от губернского города Уфы и в полуверсте от реки Белой, с которой сливается весною; разумеется,
русские называют его и сидящую на нем деревню Кишки.] таскал я плотву и подлещиков; вдруг вижу, что на отмели, у самого
берега, выпрыгивает из воды много мелкой рыбешки; я знал, что это происходит от преследования хищной рыбы, но, видя, что возня не прекращается, пошел посмотреть на нее поближе.
И, на волнах витязя лелея.
Рек Донец: «Велик ты, Игорь-князь!
Русским землям ты принес веселье,
Из неволи к дому возвратясь». —
«О река! — ответил князь, — немало
И тебе величья! В час ночной
Ты на волнах Игоря качала,
Берег свой серебряный устлала
Для него зеленою травой.
И, когда дремал он под листвою,
Где царила сумрачная мгла,
Страж ему был гоголь над водою.
Чайка князя в небе стерегла.
Берега Немиги той проклятой
Почернели от кровавых трав —
Не добром засеял их оратай,
А костями
русскими — Всеслав.
На
берегу заветных вод
Цветут богатые станицы;
Веселый пляшет хоровод.
Бегите,
русские певицы,
Спешите, красные, домой:
Чеченец ходит за рекой.
До Кумыша чусовское население можно назвать горнозаводским, за исключением некоторых деревень, где промышляют звериной или рыбной ловлей; ниже начинается сельская полоса — с полями, нивами и поемными лугами. Несколько сел чисто
русского типа, с рядом изб и белой церковью в центре, красиво декорируют реку; иногда такое село, поставленное на крутом
берегу, виднеется верст за тридцать.
Россия, под самодержавным правлением потомков великого Петра, возрастала в силе и могуществе; южный ветер лелеял
русских орлов на
берегах Дуная; наши волжские песни раздавались в древней Скандинавии; среди цветущих полей Италии и на вершинах Сент-Готарда сверкали
русские штыки: мы пожинали лавры в странах иноплеменных; но более столетия ни один вооруженный враг не смел переступить за границу нашего отечества.
Шамбюр, у которого голова также немножко наизнанку, без памяти от этого оригинала и старался всячески завербовать его в свою адскую роту; но господин купец отвечал ему преважно: что он мирный гражданин, что это не его дело, что у него в отечестве жена и дети; принялся нам изъяснять, в чем состоят обязанности отца семейства, как он должен
беречь себя, дорожить своею жизнию, и кончил тем, что пошел опять на батарею смотреть, как летают
русские бомбы.
Насадив на крючок кусок умятого черного хлеба величиною с большой
русский орех, он закинул мою удочку на дно под самый куст, а свою пустил у
берега возле травки и камыша.
Но войска перешли через границу
русскую, пылают села неверных на
берегу Дуная, который, подмывая
берега свои, широкой зеленой волной катится через дикие поляны…